В начале 1942 года немцев уже решительно отодвигали от Москвы. Всё-таки они не железные, да ещё и к нашей зиме не подготовились, тыл был слабый, а на захваченных территориях продолжали работать партизаны. Я оставался в стрелковой дивизии до апреля, пока командование не убедилось, что Москвы немцам не взять. У меня получалось неплохо, даже хотели повысить до командира расчёта. Это было приятно, тем более что мины метал я хорошо — товарищи даже шутили, что мне надо податься в снайперы. Но у меня были совсем другие мысли.
Когда меня вызвал командир взвода и спросил, готов ли я отвечать за расчёт, я всё-таки набрался смелости и сказал ему, что учился на радиста и очень хотел бы вернуться к технике. Он так на меня посмотрел, что сердце ушло в пятки. Ну всё, видимо, ничем хорошим для меня это не кончится. Спустя пару минут он сказал, что фашисты идут на юг, а там заводы, нефть — всё это будет под ударом, так что можно отправить меня вместе с эшелоном в Сталинград.
В городе уже шла активная подготовка. Харьковская катастрофа потрясла всех, но для нас это значило только одно — Сталинград сдавать нельзя. Кстати, там я впервые увидел бутылкомёт. Достаточно забавная штука, но работала неплохо. Хоть и говорили, что при испытаниях создатель сам себя поджёг. Но мне пострелять из такого не дали, сказали, чтобы техникой своей занимался.
В июле командир взвода связи спросил меня, знаю ли я север. Я ответил, что да, всю жизнь там прожил. Он усмехнулся и сказал, что это название радиостанции. Как же я мог так опростоволоситься? А мы как раз в конце второго курса учились на них, так что механизм я знал. Тогда подвёл меня к Кате, девчонке ростом в полтора метра, знакомьтесь, говорит, вам вместе воевать. Я решил, что мы пойдём разведчиками, на крайний случай — в санчасть. Ан нет, она подвела меня к танку, Т-60, на котором краской было написано «Малютка» — под стать механику-водителю. Мы были связными: передавали приказы, вывозили раненых, доставляли боеприпасы — не воевали, но и без дела не сидели. Однажды наша танковая бригада выехала ночью на задание, и тут Катя прошептала: «Срочно передай, чтобы тормозили. Там минное поле». И правда, всё заминировано. Но как она увидела? Просто чудеса.
В ноябре меня сняли с танка, сказали, что в разведроту нужен связист, их как раз на фронте не хватало. Ну а я и не против. В целом всё шло нормально, но однажды нас всё-таки застали врасплох. Нам дали задание: связаться с полком, который сильно ушёл вперёд, доложить, как они там. Со связью уже были проблемы: радиостанций не хватало, так что пришлось идти с пустыми руками.
До полка добрались, всё выяснили, но на обратном пути снова попали под плотный огонь немцев, и я был ранен в правую руку. Я услышал свист мины, упал на землю и осколки попали в руку, разбили локтевой сустав. После ранения меня отправили в госпиталь...
Когда меня вызвал командир взвода и спросил, готов ли я отвечать за расчёт, я всё-таки набрался смелости и сказал ему, что учился на радиста и очень хотел бы вернуться к технике. Он так на меня посмотрел, что сердце ушло в пятки. Ну всё, видимо, ничем хорошим для меня это не кончится. Спустя пару минут он сказал, что фашисты идут на юг, а там заводы, нефть — всё это будет под ударом, так что можно отправить меня вместе с эшелоном в Сталинград.
В городе уже шла активная подготовка. Харьковская катастрофа потрясла всех, но для нас это значило только одно — Сталинград сдавать нельзя. Кстати, там я впервые увидел бутылкомёт. Достаточно забавная штука, но работала неплохо. Хоть и говорили, что при испытаниях создатель сам себя поджёг. Но мне пострелять из такого не дали, сказали, чтобы техникой своей занимался.
В июле командир взвода связи спросил меня, знаю ли я север. Я ответил, что да, всю жизнь там прожил. Он усмехнулся и сказал, что это название радиостанции. Как же я мог так опростоволоситься? А мы как раз в конце второго курса учились на них, так что механизм я знал. Тогда подвёл меня к Кате, девчонке ростом в полтора метра, знакомьтесь, говорит, вам вместе воевать. Я решил, что мы пойдём разведчиками, на крайний случай — в санчасть. Ан нет, она подвела меня к танку, Т-60, на котором краской было написано «Малютка» — под стать механику-водителю. Мы были связными: передавали приказы, вывозили раненых, доставляли боеприпасы — не воевали, но и без дела не сидели. Однажды наша танковая бригада выехала ночью на задание, и тут Катя прошептала: «Срочно передай, чтобы тормозили. Там минное поле». И правда, всё заминировано. Но как она увидела? Просто чудеса.
В ноябре меня сняли с танка, сказали, что в разведроту нужен связист, их как раз на фронте не хватало. Ну а я и не против. В целом всё шло нормально, но однажды нас всё-таки застали врасплох. Нам дали задание: связаться с полком, который сильно ушёл вперёд, доложить, как они там. Со связью уже были проблемы: радиостанций не хватало, так что пришлось идти с пустыми руками.
До полка добрались, всё выяснили, но на обратном пути снова попали под плотный огонь немцев, и я был ранен в правую руку. Я услышал свист мины, упал на землю и осколки попали в руку, разбили локтевой сустав. После ранения меня отправили в госпиталь...
Костя Зимин
Наступавшие силы Красной армии были окружены и практически полностью уничтожены. После этого нацисты стали быстрее двигаться на юг.
Он же зажигательная система Иночкина Ивана Петровича. Дальность действия бутылкометателя была 70-100 метров против прежних 25-30.
Коротковолновая радиостанция «Север» использовалась повсеместно. Часть делали с надписями на английском языке и иностранными деталями, чтобы дезориентировать противника.
Петлюк Екатерина Алексеевна, танкист, сражалась на лёгких танках.
Лёгкий танк, который выпускали в 1941-1943 годах. Его называли «братской могилой на двоих» из-за слабой брони и вооружения.
Было два таких танка, оба — Т-60: на первом Екатерина Петлюк написала слово «малютка» сама, а следующий её танк был именным, его построили на деньги дошкольников Омска.
По воспоминаниям связиста Шарова Константина Михайловича.
Катенька, здравствуй!
Всё хотела тебе написать, да только руки не доходили. Постараюсь вспомнить как можно больше деталей.
С января по март работали много, но уже привыкли, что времени на отдых было совсем чуть-чуть. Девчонок, которые прикорнули на смене, старались не трогать, заботились друг о друге. В конце апреля был мой день рождения, 25 лет — красивая дата. За два дня ко мне подошла старшая сестра, Инна, сказала, что дадут мне отгул, хотя я на это и не надеялась. И всё равно я пришла в поликлинику. Заплела косы с лентами, которые остались с выпускного, ярко-синими, я думала, что их же буду вплетать в волосы своей дочке. А кто знает, доживу ли я до этого? На скорую руку напекла печенья из того, что было, орехов и изюма нашлось совсем немного, но очень мне хотелось порадовать своих. А девочки как будто знали, что я приду — Наташа подарила мне букетик подлесников, во дворе у неё росли. Попили чай, поговорили о своём, девичьем. Праздник праздником, а война идёт — Настин жених три недели не писал с фронта, она думала, что всё, того… Даже не знаю, получится ли дожить до следующего дня рождения.
В августе половину военных госпиталей разрушили, и медиков почти не осталось. Нас перевели в эвакуационный госпиталь в Рязани. Теперь я работала с «тяжёлыми» солдатами, и внутри я очень гордилась тем, что тоже причастна к нашей Красной армии. А в сентябре нас отправили на двухмесячные общехирургические курсы, потому что хирургов ужасно не хватало.
Теперь, как и Петя из Брянского госпиталя, я засыпала только тогда, когда валилась с ног. Мы проводили простые операции: обрабатывали раны, переливали кровь. Хорошо, что консервированной крови было в достатке.
Для медиков у нас в госпитале почти ничего не было, лишь пару раз в месяц из уцелевших складов прифронтовой полосы нам пригоняли вагон с перевязочным материалом, гипсом и спиртом, лекарствами, сыворотками, шовными материалами, шприцами. Мы даже новогодним подаркам в детстве так не радовались, как этим поставкам.
Помнишь Сергея Петровича, фармацевта, знакомого папы с химзавода? Я слышала, что такие заводы
у нас в госпитале почти ничего не было, лишь пару раз в месяц из уцелевших складов прифронтовой полосы нам пригоняли вагон с перевязочным материалом, гипсом и спиртом, лекарствами, сыворотками, шовными материалами, шприцами. Мы даже новогодним подаркам в детстве так не радовались, как этим поставкам.
Помнишь Сергея Петровича, фармацевта, знакомого папы с химзавода? Я слышала, что такие заводыэвакуировали в глубокий тыл, в Среднюю Азию, а какие-то и просто разбомбили. Поэтому лекарства просто не успевали доходить до наших госпиталей вовремя. Вот нам и приходилось осваивать военно-полевую технологию приготовления и использования лекарств прямо рядом с операционным столом. Руки трясутся, а ошибиться нельзя — жизни на кону.
Надеюсь, я не слишком перемудрила с нашими медицинскими словечками, но обычной речи мы уже почти и не слышим. Напиши мне, как дела у вас на фабрике? Хорошо ли кормят, не холодно ли?
Обнимаю, Лилечка.
Всё хотела тебе написать, да только руки не доходили. Постараюсь вспомнить как можно больше деталей.
С января по март работали много, но уже привыкли, что времени на отдых было совсем чуть-чуть. Девчонок, которые прикорнули на смене, старались не трогать, заботились друг о друге. В конце апреля был мой день рождения, 25 лет — красивая дата. За два дня ко мне подошла старшая сестра, Инна, сказала, что дадут мне отгул, хотя я на это и не надеялась. И всё равно я пришла в поликлинику. Заплела косы с лентами, которые остались с выпускного, ярко-синими, я думала, что их же буду вплетать в волосы своей дочке. А кто знает, доживу ли я до этого? На скорую руку напекла печенья из того, что было, орехов и изюма нашлось совсем немного, но очень мне хотелось порадовать своих. А девочки как будто знали, что я приду — Наташа подарила мне букетик подлесников, во дворе у неё росли. Попили чай, поговорили о своём, девичьем. Праздник праздником, а война идёт — Настин жених три недели не писал с фронта, она думала, что всё, того… Даже не знаю, получится ли дожить до следующего дня рождения.
В августе половину военных госпиталей разрушили, и медиков почти не осталось. Нас перевели в эвакуационный госпиталь в Рязани. Теперь я работала с «тяжёлыми» солдатами, и внутри я очень гордилась тем, что тоже причастна к нашей Красной армии. А в сентябре нас отправили на двухмесячные общехирургические курсы, потому что хирургов ужасно не хватало.
Теперь, как и Петя из Брянского госпиталя, я засыпала только тогда, когда валилась с ног. Мы проводили простые операции: обрабатывали раны, переливали кровь. Хорошо, что консервированной крови было в достатке.
Для медиков у нас в госпитале почти ничего не было, лишь пару раз в месяц из уцелевших складов прифронтовой полосы нам пригоняли вагон с перевязочным материалом, гипсом и спиртом, лекарствами, сыворотками, шовными материалами, шприцами. Мы даже новогодним подаркам в детстве так не радовались, как этим поставкам.
Помнишь Сергея Петровича, фармацевта, знакомого папы с химзавода? Я слышала, что такие заводы
у нас в госпитале почти ничего не было, лишь пару раз в месяц из уцелевших складов прифронтовой полосы нам пригоняли вагон с перевязочным материалом, гипсом и спиртом, лекарствами, сыворотками, шовными материалами, шприцами. Мы даже новогодним подаркам в детстве так не радовались, как этим поставкам.
Помнишь Сергея Петровича, фармацевта, знакомого папы с химзавода? Я слышала, что такие заводыэвакуировали в глубокий тыл, в Среднюю Азию, а какие-то и просто разбомбили. Поэтому лекарства просто не успевали доходить до наших госпиталей вовремя. Вот нам и приходилось осваивать военно-полевую технологию приготовления и использования лекарств прямо рядом с операционным столом. Руки трясутся, а ошибиться нельзя — жизни на кону.
Надеюсь, я не слишком перемудрила с нашими медицинскими словечками, но обычной речи мы уже почти и не слышим. Напиши мне, как дела у вас на фабрике? Хорошо ли кормят, не холодно ли?
Обнимаю, Лилечка.
Лиля Шараева
Для спасения жизни раненых большое значение имело снабжение госпиталей медикаментами и консервированной кровью. Большую помощь в снабжении кровью оказала Калининская областная станция переливания крови.
С первого дня создалось напряжённое положение со снабжением действующих войск и с производством медицинских материалов. Благодаря героическому труду и неимоверным усилиям военных фармацевтов, из уцелевших складов прифронтовой полосы в тыл страны было вывезено более 1200 вагонов медико-санитарных материалов.
У большинства фармацевтов, призванных из запаса, никакого опыта не было.
На тот момент в СССР работало около 60 фармацевтических заводов, не все из которых успели эвакуировать в Среднюю Азию, Урал, Сибирь. На оккупированных территориях разрушили около 40 зданий таких предприятий, хотя многие из них успели эвакуировать.
ВЕСНА
Из-за отступлений и эвакуаций потерялась связь с некоторыми учёными, которые могли бы помочь. Нас в итоге эвакуировали в Свердловск. Я написал туда, наверх, с просьбой разыскать кое-каких людей. Кого-то нашли, кого-то — нет. Нашли в том числе и в «шарашках», но сейчас уже нет дела до идеологических конфликтов конца 30-х, и многих учёных реабилитируют.
Теперь дело должно ускориться, хотя изобрести такую мину — не проблема. Проблемой будет её изготавливать, потому что подходящих производств в Союзе и до войны было мало, а в процессе эвакуации и те станки, что были, по разным причинам не доехали до новых цехов.
Пробуем собирать прототипы вручную с помощью клея Назарова. Получается, но опять же, нет оборудования, чтобы автоматизировать эту работу.
КОНЕЦ ЛЕТА
Недавно вызывали на совет по модернизации зенитки 72-к. Зенитка, в отличие от обычной пушки, бьёт почти что картечью, и поэтому велик риск нехватки снарядов.
Спрашивали, нельзя ли сделать магнитные снаряды, которые бы липли к самолётам, и так бы снизился расход.
Идея абсолютно фантастическая, тем более что стальных деталей в самолётах довольно мало. Но инженерное искусство и науку вперёд всегда двигали именно безумные на первый взгляд идеи, так что я рассмотрел их со всем уважением.
После разговорились с Марком Вениаминовичем. Приятный человек, до войны был учителем математики, а сейчас трудится на заводе. Быстро он разобрался в премудростях орудий, да оно и неудивительно — аналитический склад ума везде найдёт применение.
Из-за отступлений и эвакуаций потерялась связь с некоторыми учёными, которые могли бы помочь. Нас в итоге эвакуировали в Свердловск. Я написал туда, наверх, с просьбой разыскать кое-каких людей. Кого-то нашли, кого-то — нет. Нашли в том числе и в «шарашках», но сейчас уже нет дела до идеологических конфликтов конца 30-х, и многих учёных реабилитируют.
Теперь дело должно ускориться, хотя изобрести такую мину — не проблема. Проблемой будет её изготавливать, потому что подходящих производств в Союзе и до войны было мало, а в процессе эвакуации и те станки, что были, по разным причинам не доехали до новых цехов.
Пробуем собирать прототипы вручную с помощью клея Назарова. Получается, но опять же, нет оборудования, чтобы автоматизировать эту работу.
КОНЕЦ ЛЕТА
Недавно вызывали на совет по модернизации зенитки 72-к. Зенитка, в отличие от обычной пушки, бьёт почти что картечью, и поэтому велик риск нехватки снарядов.
Спрашивали, нельзя ли сделать магнитные снаряды, которые бы липли к самолётам, и так бы снизился расход.
Идея абсолютно фантастическая, тем более что стальных деталей в самолётах довольно мало. Но инженерное искусство и науку вперёд всегда двигали именно безумные на первый взгляд идеи, так что я рассмотрел их со всем уважением.
После разговорились с Марком Вениаминовичем. Приятный человек, до войны был учителем математики, а сейчас трудится на заводе. Быстро он разобрался в премудростях орудий, да оно и неудивительно — аналитический склад ума везде найдёт применение.
Михаил Михайлович Пацхверия
Химик Иван Николаевич Назаров в 36-м году чуть ли не случайно вылил едкий калий на винилацетиловый спирт и получил карбинольный клей, способный склеить чуть ли не что угодно. Его активно поставляли в армию и скрепляли им и даже детали танков и самолётов.
Кстати, многие облицовочные плиты Московского метрополитена держатся именно на этом клее.
Кстати, многие облицовочные плиты Московского метрополитена держатся именно на этом клее.
Зенитные автоматы 72-К предназначались для противовоздушной обороны уровня стрелкового полка. Из-за трудностей с их серийным производством появились в Красной армии только во второй половине войны.
Важным нововведением с 1943 года стало щитовое прикрытие, способное выдержать попадание винтовочных пуль и мелких осколков. Это благоприятно сказалось на выживаемости расчёта под огнём стрелкового оружия противника.
Важным нововведением с 1943 года стало щитовое прикрытие, способное выдержать попадание винтовочных пуль и мелких осколков. Это благоприятно сказалось на выживаемости расчёта под огнём стрелкового оружия противника.
Порадовал ты старика своей пятёркой по математике. Так и быть, продолжим наш рассказ, чаю только налей да баранок достань.
В 42-м, стало быть, железнодорожная ветка в районе Комсомольской-Малышева стала пунктом приема раненых. Рядом с корпусами студенческих общежитий УПИ стояли деревянные крытые платформы. Назывался вокзал почему-то Финским.
Главные «грузчики» раненых — студенты, вместе с ними институтская профессура, жители окрестных домов, ну и мы с заводскими приходили к составам после изнурительных смен. Поезда прибывали чаще всего ночью или под утро: разгружали эшелон и шли кто на работу, кто на учебу, а кто и отдохнуть немного. Вечером то же самое. И всё это изо дня в день, в метель и в мороз, как будто так и было всегда.
Всего осенью 1941 и зимой 1942 года Свердловск принял около 50 тысяч раненых, и каждого из них нужно было осмотреть, вымыть и распределить, согласно ранению, в нужный госпиталь. В итоге в Свердловске создали управление эвакогоспиталей. Его возглавил Иосиф Либерман — руководитель медсанчасти Уралмаша и НИИ гигиены труда и профзаболеваний.
15 мая 1942 с нашего аэропорта Кольцово поднялся в небо первый советский ракетный самолёт БИ-1.
Летом мы перешли на подножный корм — весь Свердловск был засажен грядками с картошкой.
Тогда же на заводе я присутствовал на совете по модернизации зенитки, обсуждали магнитные заряды. На том собрании познакомились с Михаилом Михайловичем Пацхверией. Умнейший человек, чуть старше меня был. Раньше разрабатывал радиолокационные установки, обсуждали новейшие разработки. Встреча меня воодушевила.
На нашем заводе было много детей, да и по своему делу я соскучился — поэтому мне выделили помещение, где хоть как-то можно было преподавать физику и математику.
Школы тогда переделывали под госпитали, и нам помогли перетащить доску, парты и учебники, которых не хватало на всех. В моём классе было человек 50 разного возраста, учить тяжело, но у нас всё получалось. Дети и сами соскучились по знаниям, даже не списывали.
Летом для нас всё-таки нашлась небольшая школа на краю города, вокруг неё огороды и поля, где мы с учениками работали, проводили трудодни, ухаживали за урожаем, выращивали картошку — для себя и для фронта. Если у взрослых еды становилось всё меньше, даже по карточкам, то детей мы кормили даже в самое голодное время — им полагались булочка и сладкий чай.
Я горжусь своими детьми: за три дня они собрали 180 тысяч рублей на танк Т-34-76, который 15 апреля 1943 года в составе Уральского танкового корпуса со станции Свердловск-Сортировочный отправился на фронт. На нём было написано «Школьник Свердловска». К сожалению, танк был подбит в одном из сражений на Украине, а его экипаж погиб. Дети, узнав об этом, плакали. Плакали и мы. Но это не умаляет их поступка, они — настоящие герои.
Так мы и жили, Лёвушка. Ба, время-то уже позднее, пора нам ложиться.
В 42-м, стало быть, железнодорожная ветка в районе Комсомольской-Малышева стала пунктом приема раненых. Рядом с корпусами студенческих общежитий УПИ стояли деревянные крытые платформы. Назывался вокзал почему-то Финским.
Главные «грузчики» раненых — студенты, вместе с ними институтская профессура, жители окрестных домов, ну и мы с заводскими приходили к составам после изнурительных смен. Поезда прибывали чаще всего ночью или под утро: разгружали эшелон и шли кто на работу, кто на учебу, а кто и отдохнуть немного. Вечером то же самое. И всё это изо дня в день, в метель и в мороз, как будто так и было всегда.
Всего осенью 1941 и зимой 1942 года Свердловск принял около 50 тысяч раненых, и каждого из них нужно было осмотреть, вымыть и распределить, согласно ранению, в нужный госпиталь. В итоге в Свердловске создали управление эвакогоспиталей. Его возглавил Иосиф Либерман — руководитель медсанчасти Уралмаша и НИИ гигиены труда и профзаболеваний.
15 мая 1942 с нашего аэропорта Кольцово поднялся в небо первый советский ракетный самолёт БИ-1.
Летом мы перешли на подножный корм — весь Свердловск был засажен грядками с картошкой.
Тогда же на заводе я присутствовал на совете по модернизации зенитки, обсуждали магнитные заряды. На том собрании познакомились с Михаилом Михайловичем Пацхверией. Умнейший человек, чуть старше меня был. Раньше разрабатывал радиолокационные установки, обсуждали новейшие разработки. Встреча меня воодушевила.
На нашем заводе было много детей, да и по своему делу я соскучился — поэтому мне выделили помещение, где хоть как-то можно было преподавать физику и математику.
Школы тогда переделывали под госпитали, и нам помогли перетащить доску, парты и учебники, которых не хватало на всех. В моём классе было человек 50 разного возраста, учить тяжело, но у нас всё получалось. Дети и сами соскучились по знаниям, даже не списывали.
Летом для нас всё-таки нашлась небольшая школа на краю города, вокруг неё огороды и поля, где мы с учениками работали, проводили трудодни, ухаживали за урожаем, выращивали картошку — для себя и для фронта. Если у взрослых еды становилось всё меньше, даже по карточкам, то детей мы кормили даже в самое голодное время — им полагались булочка и сладкий чай.
Я горжусь своими детьми: за три дня они собрали 180 тысяч рублей на танк Т-34-76, который 15 апреля 1943 года в составе Уральского танкового корпуса со станции Свердловск-Сортировочный отправился на фронт. На нём было написано «Школьник Свердловска». К сожалению, танк был подбит в одном из сражений на Украине, а его экипаж погиб. Дети, узнав об этом, плакали. Плакали и мы. Но это не умаляет их поступка, они — настоящие герои.
Так мы и жили, Лёвушка. Ба, время-то уже позднее, пора нам ложиться.
Марк Вениаминович Бейленсон
Срок выпуска реактивного истребителя-перехватчика БИ — Березняк-Исаев — был установлен 35 дней вместо трёх месяцев, как предполагали конструкторы. Строили самолет почти без детальных чертежей, вычерчивая в натуру на фанере его части.
9 июля эскизный проект был передан в ГКО, в августе приняли решение о постройке самолёта, а уже 1 сентября он без двигателя отправляется в ЛИИ для начала лётных испытаний.
Первый полёт на истребителе «БИ» летчик Г.Я. Бахчиванджи выполнил 15 мая 1942 г.
Всего было выпущено 9 самолётов.
9 июля эскизный проект был передан в ГКО, в августе приняли решение о постройке самолёта, а уже 1 сентября он без двигателя отправляется в ЛИИ для начала лётных испытаний.
Первый полёт на истребителе «БИ» летчик Г.Я. Бахчиванджи выполнил 15 мая 1942 г.
Всего было выпущено 9 самолётов.
Советский средний танк периода Великой Отечественной войны, быстроходный, хорошо бронированный.
Выпускался серийно с 1940 года, был основным танком до 1944 года, когда на смену ему пришёл танк модификации Т-34-85.
Самый массовый средний танк Второй мировой войны.
Выпускался серийно с 1940 года, был основным танком до 1944 года, когда на смену ему пришёл танк модификации Т-34-85.
Самый массовый средний танк Второй мировой войны.