В госпитале я много общался с другими солдатами, хорошие они ребята, в основном деревенские, но и курсантов было немало. Кто-то был ранен в первом же бою, другие — уже опытные военные, некоторые даже Первую мировую проходили. Делились историями, конечно, ведь интересно, кто что видел. Много было про «особистов», тяжело всё-таки такое слушать, но это было частью нашей солдатской жизни. Вдохновляющих историй всё же было больше — какие только подвиги не совершали наши! Не обошлось и без забавных историй, одну особенно запомнил.

Немцев нечасто пленили и обычно отправляли в штаб полка. Один немец вообще по-глупому в плен попал. Заблудился, прошёл через лес на нашу территорию, мимо «проспавшего» его боевого охранения. Ночь, зима, сильный мороз. Немец со страху залез на дерево и начал плакать, кричать, звал помощь. Солдаты его с дерева сняли, весь батальон укатывался со смеху.

Общались и с девчонками-фельдшерами. Несмотря на беспрерывную работу, они оставались доброжелательными и заботливыми, хотя некоторые по двое суток не спали. За мной ухаживала Лиля, очень бойкая девушка, всё делала быстро, но аккуратно. Когда я приехал, она осмотрела моё ранение, сказала, что жить буду и соберёт мой локоть обратно, если придётся. Очень много спрашивала про фронт, разговорила меня до того, что я всё-всё ей рассказал.

На соседней койке был Мстислав, он был разведчиком, попал в самую мешанину на Курской дуге. Рассказывал о своём первом задании: сказали им добыть «языка», они пошли ввосьмером. Охрана была будь здоров: колючая проволока, подходы заминированы, в коридорах сидят пулемётчики. Не пройти — а всё равно пошли. Да только не свезло, на самом подходе пулемётчик дал очередь, пуля через лопатки прошла. Хорошо, что товарищи оттащили обратно.

Не мог я больше в госпитале сидеть, да и рука уже стала получше, так что я сообщил командованию о своей готовности вернуться на фронт. Мне приказали выдвинуться в Белоруссию, там готовилось продолжение операции «Рельсовая война» — «Концерт». Так как у меня был опыт разведчика, то и с партизанскими задачи я мог справиться.

В Белоруссии меня в срочном порядке обучили минно-подрывному делу. Сам Илья Старинов разрабатывал программу! Там нам показали, как работает A-IX-2, да и с обычным динамитом научили обращаться, сообщили о планах. Мне сказали выходить 25 сентября, хотя некоторые отправились на исходные рубежи уже 19 числа. Ну и славная была ночь! Взрывалось всё: пути, составы, мосты. Для немцев это был значительный удар. Они пытались ремонтировать, пригоняли поляков, да только наши повторно всё бомбили. Всё для того, чтобы грузы не возили по нашим рельсам. Говорили, что на некоторых путях движения не было целых 200 дней! Готовилась ещё зимняя операция, да вот со взрывчаткой не задалось... Белоруссия сильно пострадала, одни сожжённые деревни да виселицы, но всё-таки раз начали оттеснять немцев, дело надо продолжать, а не оттягивать бойцов. Поэтому меня и оставили там.

Один из моих товарищей, с кем под Москвой вместе воевали, тоже оказался в Белоруссии. Когда решали, куда меня дальше определять, он вспомнил о моём управлении с миномётом — такую меткость надо ещё поискать. А где как не в авиации она нужна больше всего? Так и руководство подумало и отправило меня овладевать авиационным пулемётом.

Костя Зимин

Моя Катюша!

Нелегко вам даётся в тылу, но я рада, что вы не падаете духом. Очень скучаю по нашим посиделкам во дворе. Сначала хочу дополнить своё прошлое письмо, от недосыпа память стала совсем плохая.

В ноябре прошлого года я встретила Костю, радиста-разведчика. Я работала без сна уже третий день, и тут привезли его. Хороший парень такой, а глаза какие, жаль только, что младше меня. Он, Катя, играл на губной гармошке и радостно всем говорил, что скоро мы победим, а ведь его чудом вывезли с поля боя с одним разбитым локтем: сестричка забрала его прямо из-под обстрела. И ей повезло, ведь тогда же подстрелили нашу Олечку, ей и 15 лет не было.

Костя мне рассказывал, что в первый год был миномётчиком, и вот соседний с ними расчёт тогда что-то не рассчитал в стрельбе. И как только они начали бить, мина застряла на ветке и повисла над стволом. Их, конечно, накрыло. После этого одному бойцу из расчёта оторвало ногу. Но тот парень выжил! После его историй я убедилась, что хочу туда, в окопы, я должна быть на передовой. Я тогда постоянно повторяла стих Юли, как молитву:

Лиля Шараева

"

А вскоре расстреляли маму и папу. Я узнала об этом только через два месяца после их смерти и даже не знаю, где именно их похоронили. Да и похоронили ли? Наверное, только землёй присыпали… Вспоминаю, как мама собирала меня на танцы, сажала юбку по фигуре и боялась уколоть иголкой. Тёплый папин взгляд, когда я жаловалась, что Русик на этих самых танцах пригласил не меня, а Розу. А ведь юбка-то какая была... Ком в горле. Всё, что я могла сделать, чтобы отомстить — лечить наших ребят.

Так я оказалась в санчасти стрелковой роты. Голодная, холодная, и без того измотанная смертью мамы и папы, я с другими девчонками вытаскивала раненых с поля боя, с передовой. У нас была только санитарная сумка, мы даже шутили, что это наши автоматы для борьбы с нацистами. Но в ней почти ничего не было. Никаких лекарств, только марля и ножницы для перевязки ран. Мы не отчаивались, ведь наши ребята уже гнали немцев далеко за границу, наша задача была не подвести их на этом этапе. Когда перевязочных материалов было совсем мало, их начали поставлять с текстильных фабрик, там как раз стали делать медицинскую марлю.

Но если для раненых солдат была хотя бы какая-то медицинская помощь, гигиена для нашей роты никак не поддерживалась. Катя, у нас не было даже мыла. Все болели. И я переболела тифом, меня лихорадило целых 7 дней. Самое неприятное, что эту неделю я не могла работать.

На этом я и заканчиваю своё письмо. Непросто мне было писать его, но всё-таки самое главное, что мы живы, а горести нас только закаляют.

Мы со всем справимся.
Лилия.

ЛЕТО

Соответствующие органы там, наверху, в Госкомитете обороны, приняли к сведению, что магнитные ручные мины мы не сделаем даже когда освободим Харьков, где до войны можно было изготовить нужные детали. Вместо нескольких танков по ленд-лизу договорились поставить несколько станков. Но сначала союзники телились, потом конвой кораблей попал под немецкий налёт.

Тем временем немецкие химики изобрели особое покрытие на основе сульфата бария. Им покрывают новые «Тигры», и к ним не магнитятся даже собственные немецкие панцеркнакеры.

Есть подозрение, что эту нашу работу прикроют за ненадобностью. Против «Тигров» наша разработка будет бессильна, а предыдущие модели немецких танков мы били, бьём и будем бить издалека, а теперь ещё и инициатива переходит к Красной армии, так что вероятность окопной обороны одной пехотой против массированного танкового наступления снижается.

Но главное, что против их танков есть наши танки. «Тигры» хороши, конечно, но их мало. А наших, «тридцатьчетвёрок» клепают по несколько на один немецкий танк. Ну как «клепают» — сваривают. Это в США и даже Германии до сих пор броню порой крепят на заклёпки. Но спасибо «царскому» мостостроителю Евгению Оскаровичу Патону, который создал автоматическую электросварку, что ускорило производство бронированных машин.

А партизанам столько мин всё равно не забросишь.

Кстати, начали ходить слухи о том, что немцы готовят очередную вундерваффе. И американцы тоже. А значит, мы тоже будем, если работа уже и так не ведётся в абсолютной секретности. Многих конструкторов и инженеров уже куда-то переводят, видимо, на этот секретный проект.

Я услышал намёки об этом при разговоре с молодым, даже не сорокалетним, но уже серьёзным учёным Владимиром Векслером. Он работает над автофазировкой частиц. В перспективе это поможет разгонять элементарные частицы до релятивистких скоростей, соударять их и узнавать, есть ли что-то внутри.

Михаил Михайлович Пацхверия

Из еды всего лишь 600 граммов хлеба в сутки. Мужские сапоги стоят 6000 рублей за пару. Это при зарплате в 800 рублей максимум.

Водили мы школьников в дом культуры, да больше нельзя стало — зимой всё закрылось, отапливать было нечем, да и не хотелось, на улице -40.

Как потеплело, продолжили с учениками собирать грибы и ягоды, выращивали картофель и овощи для школьной столовой. Организовали литературный кружок. В его рамках начали писать школьную летопись для будущих пионеров.

Населения в городе и предприятий становилось больше, народ всё прибывал и прибывал в эвакуацию, плюс демобилизованные фронтовые, кто у нас восстанавливался.

Тогда бесперебойной системы подачи воды нам очень не хватало. Мы всем Свердловском строили новый водопровод — я прочитал, что в общей сложности уральцы и эвакуированные отработали 25 тысяч человекодней и получили дополнительные четыре тысячи кубометров воды в сутки. Это ли не подвиг?

На нашем военном аэродроме «Кольцово» появился аэропорт «Свердловск», начались гражданские авиаперевозки.

Из новостей культуры было вот что: в Свердловске появилась собственная киностудия, а через год на ней выпустили абсолютно невоенный лёгкий фильм «Сильва», снятый по одноимённой оперетте Имре Кальмана.

В тот же год, Лёва, и моя сестрица, мама твоя, приехала в город. 15 лет почти мы с ней не виделись, только письмами да открытками обменивались. Папа твой на войну пошёл, здоровый мужик был, на флоте служил. Но об этом продолжим потом, утомился я что-то.

Марк Вениаминович Бейленсон